Зреет , зреет наверно скоро покраснеет....
Здравствуйте, давненько я с вами не общалась. Привет, ребята! А по теме... Последнее время поселилась и не дает покоя мысль, что валить надо из Престольной. Что ж сподвигло на такую крамолу? Вот , почему то ( это так, для начала) наш район называется спальный, но последние два года выспаться совсем не удается, ни зимой, ни летом, ни на буднях, ни в выходной. То долбят ХОРОШИЙ асфальт и кладут еще ХОРОШЕЕ, то меняют заборы, то косят траву с утреца в субботу, то деревья пилят. В одной квартире ремонт закончили, в другой начали стены долбить. Про нашествие ворон и карканье (противное, скрипучее) с пяти утра и до вечера даже говорить не охота....Как на кладбище. В доме почти все квартиры или сданы таджикам или проданы. А место то сказка, тут и река и зелень красота... Но, вот опротивело все до чертиков....То машину поставить не где, то опять какой нить указ градоначальника вылезет( типа... Сделать через Москву реку шестиполосную магистраль с Волоколамки через наши дома до Звенигородки и ведь сделают, как бы мы ни митинговали!) надоели пробки, хочется ездить на машине, а не сидеть в ней. Надоела инородная речь которую слышу со всех сторон( как в ауле). Господи , и это пишу я, человек воспитанный в СССР и совершенно лояльный. Надоели постоянные запреты и локальный надзор, камеры разве что только в квартире пока нет. А хамство просто расцвело в полную силу. Почему я в своем городе должна жить с оглядкой? Я все прекрасно понимаю, что город тут совсем ни причем , и так возможно по всей стране, но в Москве это особенно по вылезало . И так... Ближнее подмосковье нам ни светит, бабок не хватит. Пока присматриваем в соседних областях. Привычка, вторая натура, и сталкиваемся с кучей проблем и потребностей, но мысль уехать покоя не дает. Наверное это нееееемного старость и полная усталость. Прекрасно понимаем, что откажемся от многого, но думаю что и выиграем не мало. Ваше мнение? Только без наездов....типа зажрались.
function () {
return typeOf(this, 'array');
}
после рождения ребёнка все окружающие факторы усилились в сто раз.
на районе лиц восточной внешности больше 80%, а если и славянское,то или пьяное или быдло не образованное.
карое одно фу и думается мне,что кто мог(финансово) уже давно свалил из нерезиновой.
единст
Русский пароход покидал крымские берега, отплывая за границу.
Опершись о борт, стоял русский писатель рядом со своей женой и тихо говорил:
— Прощай, моя бедная, истерзанная родина! Временно я покидаю тебя. Уже на горизонте маячит Эйфелева башня, Нотр-Дам, Итальянский бульвар, но еще не скрылась с глаз моих ты, моя старая, добрая, так любимая мной Россия! И на чужбине я буду помнить твои маленькие церковки и зеленые монастыри, буду помнить тебя, холодный красавец Петербург, твои улицы, дома, буду помнить «Медведя» на Конюшенной, где так хорошо было запить растегай рюмкой рябиновой! На всю жизнь врежешься ты в мозг мой — моя смешная, нелепая и бесконечно любимая Россия.
Жена стояла тут же; слушала эти писатель
*
* *
Прошел год.
У русского писателя была уже квартирка на бульваре Гренелл и служба на улице Марбеф; многие шофферы такси уже кивали ему головой, как старому знакомому, уже у него было свое излюбленное кафе на улице Пигаль и кабачок на улице Сен-Мишель, где он облюбовал рагу из кролика и совсем недурное «ординэр»…
Пришел он однажды домой после кролика, после «ординэр’а», сел за письменный стол, подумал и, тряхнув головой, решил написать рассказ о своей дорогой родине.
— Что ты хочешь делать? — спросила жена.
— Хочу
— О чем?
— О России.
— О че-ем?!..
— Господи боже ты мой! Глухая ты, что ли? О Рос-си-и!!!
— Ca
— Мало ли! Начну так: «Шел унылый, скучный дождь, который только и может идти в Петербурге… Высокий молодой человек быстро шагал по пустынной в это время дня Дерибасовской…»
— Постой, разве такая улица есть в Петербурге?
— А чорт его знает! Знакомо
— Послушай, — робко возразила жена. — Разве есть такое слово «замерзавец»?
— Ну да. Человек, который быстро замерзает, суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, — сказал тот молодой господин. — Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais и одну рюмку рабинôвку».
—
— Это такое… du водка.
— А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка — жена Рабиновича.
— Ты так думаешь?
И принялся грызть перо.
Грыз до утра.
*
* *
И еще год пронесся над писателем и его женой.
Писатель пополнел, округлился, завел свой auto — вообще, та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, щедро оплачивала его — «сет селебр рюсс».
Однажд
— О, нотр повр Рюсси! — печально думал он. — Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия.
Пришёл. Сел. Написал.
«Была большая дождика. Погода был то, это называй веритабль петербуржьен! Один молодой господин ходиiл по одна улица по имени сей улица Крещиатик. Ему очень хотелось manger. Он заходишь на Конюшню сесть на медведь и поехать в Restaurant где скажишь: «Garson, une be рабинôвич и одна застегайчик avec тарелошка с ухами»…"
(Арка
Есть такая абсолютно проверенная временем вещь , чем талантливее человек , тем больше он тоскует в эмиграции , тем посредственнее и приземлённее , тем быстрее привыкает к иноземным печенькам ...
Русский пароход покидал крымские берега, отплывая за границу.
Опершись о борт, стоял русский писатель рядом со своей женой и тихо говорил:
— Прощай, моя бедная, истерзанная родина! Временно я покидаю тебя. Уже на горизонте маячит Эйфелева башня, Нотр-Дам, Итальянский бульвар, но еще не скрылась с глаз моих ты, моя старая, добрая, так любимая мной Россия! И на чужбине я буду помнить твои маленькие церковки и зеленые монастыри, буду помнить тебя, холодный красавец Петербург, твои улицы, дома, буду помнить «Медведя» на Конюшенной, где так хорошо было запить растегай рюмкой рябиновой! На всю жизнь врежешься ты в мозг мой — моя смешная, нелепая и бесконечно любимая Россия.
Жена стояла тут же; слушала эти писатель
*
* *
Прошел год.
У русского писателя была уже квартирка на бульваре Гренелл и служба на улице Марбеф; многие шофферы такси уже кивали ему головой, как старому знакомому, уже у него было свое излюбленное кафе на улице Пигаль и кабачок на улице Сен-Мишель, где он облюбовал рагу из кролика и совсем недурное «ординэр»…
Пришел он однажды домой после кролика, после «ординэр’а», сел за письменный стол, подумал и, тряхнув головой, решил написать рассказ о своей дорогой родине.
— Что ты хочешь делать? — спросила жена.
— Хочу
— О чем?
— О России.
— О че-ем?!..
— Господи боже ты мой! Глухая ты, что ли? О Рос-си-и!!!
— Ca
— Мало ли! Начну так: «Шел унылый, скучный дождь, который только и может идти в Петербурге… Высокий молодой человек быстро шагал по пустынной в это время дня Дерибасовской…»
— Постой, разве такая улица есть в Петербурге?
— А чорт его знает! Знакомо
— Послушай, — робко возразила жена. — Разве есть такое слово «замерзавец»?
— Ну да. Человек, который быстро замерзает, суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, — сказал тот молодой господин. — Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais и одну рюмку рабинôвку».
—
— Это такое… du водка.
— А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка — жена Рабиновича.
— Ты так думаешь?
И принялся грызть перо.
Грыз до утра.
*
* *
И еще год пронесся над писателем и его женой.
Писатель пополнел, округлился, завел свой auto — вообще, та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, щедро оплачивала его — «сет селебр рюсс».
Однажд
— О, нотр повр Рюсси! — печально думал он. — Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия.
Пришёл. Сел. Написал.
«Была большая дождика. Погода был то, это называй веритабль петербуржьен! Один молодой господин ходиiл по одна улица по имени сей улица Крещиатик. Ему очень хотелось manger. Он заходишь на Конюшню сесть на медведь и поехать в Restaurant где скажишь: «Garson, une be рабинôвич и одна застегайчик avec тарелошка с ухами»…"
(Арка
Есть такая абсолютно проверенная временем вещь , чем талантливее человек , тем больше он тоскует в эмиграции , тем посредственнее и приземлённее , тем быстрее привыкает к иноземным печенькам ...
Тебе чуть ниже написала ...